— Бросайтесь с крыши.
— Чего ради?
— Ваша исповедь записана на пленку. Вам теперь меня не впутать в эту историю. Вас погубило тщеславие. Я знал, что так будет.
Рональд не верил своим глазам. Бригадир Радкинс, чудаковатый старик, оказался хладнокровным и беспощадным убийцей… Дождь лил и лил, держаться за мокрый карниз становилось все труднее.
— Помогите! — крикнул Рональд громче, но опять никто не обратил на него внимания.
— Вы опоздали, — говорил Лавлейс. — Деньги в швейцарском банке, а номер счета известен одному мне. И я не собираюсь кончать с собой. Я получу двадцать пять лет…
— Сорок пять, по меньшей мере, — прервал бригадир. — Вы занимаете высокий государственный пост.
— Лорд–канцлер — мой дядя, моя кузина замужем за генеральным прокурором, половина палаты лордов — моя родня. Я получу двадцать пять лет, не больше. А потом мне сократят срок. И я выйду, когда мне не будет пятидесяти. И еще могу рассчитывать на приличную пенсию.
Бригадир издал собачий рык и побагровел до синевы.
— Номер счета, — прошипел он сквозь зубы, — или я тебя пристрелю. Лавлейс улыбался по–кошачьи.
— Не глупите — я не скажу, вы это прекрасно знаете.
— Половина денег принадлежит мне. Но тут возвратилась Жаклин с инспектором.
— Помогите! — закричал Рональд во весь голос: хоть Жаклин его услышит. Но она уже исчезала в роскошной гостиной.
Инспектор вытаскивал из кармана наручники. Выглядел он действительно странно — плащ до пят, голова редькой, близко посаженные глаза.
— Вы — Антони де Вир Бакстер Лавлейс? — торжественно спросил инспектор.
— Вы меня прекрасно знаете, Уорт. А вас, бригадир, остается только пожалеть. Этот еще похуже Бойкотта.
С формальностями ареста было покончено.
— Помогите! — отчаянно завопил Рональд.
— Что вы стоите как чурбан? — накинулся бригадир на инспектора. — Помогите Бейтсу, а уж я сам присмотрю за этим типом. — И бригадир повел Лавлейса в гостиную, подталкивая в спину дулом автомата. Лицо старого контрразведчика перекосила кровожадная гримаса.
Дождь лил не переставая. Рональд еле шел от боли — сказывались афинские приключения, вдобавок ныли натруженные мускулы рук, саднило ладони, разодранные о каменный парапет. Рональда душила лютая злоба.
Замок квартиры в Сохо был покрыт царапинами. Кто–то здесь побывал в его отсутствие. Но Рональд не обратил на это никакого внимания. Ему казалось, что теперь ничто на свете не растрогает его, не поразит, не заставит испытать волнение. В квартире звонил телефон. Рональд не подошел. Телефон зазвонил снова. Потом опять. Наконец Рональд сердито крикнул в трубку: «Убирайтесь к черту!»
— Простите, как вы сказали?
Рональд узнал голос Дженнифер, секретарши бригадира, и стал ей врать что–то несуразное.
— А я уж подумала, что вы сошли с ума, — заметила Дженнифер. — Бригадир просит вас непременно быть сегодня вечером на одном заседании. В девять часов.
— К черту. Ни на какое заседание я не пойду, — отрезал Рональд, дивясь себе.
— И все–таки вам следует на нем присутствовать, — настаивала Дженнифер. — Ведь оно состоится на Даунинг–стрит.
Рональд окончательно утратил те качества, которыми раньше обладал в избытке, — патриотизм, преданность, верность. И только честолюбие, пустое честолюбие заставило его в конце концов принять приглашение на дом к главе государства.
— Ладно, — согласился он угрюмо. — Приду.
— Невероятно! — в восхищении воскликнул премьер–министр. — Поверьте, Бейтс, вы заслужили благодарность нации.
Рональд зажег сигарету.
— Но как вы снесли такие мучения и пытки?
Рональд не стал им рассказывать о том, что он читал про себя «Грантчестер». Он вообще за все заседание не произнес ни слова. Все присутствующие — министры, «безликие», множество неизвестных Рональду высокопоставленных лиц — восхищались его храбростью, умом, несокрушимым чувством долга. Но Рональд мрачно молчал.
— К счастью, все закончилось благополучно, — продолжал премьер–министр. — Удачно и то, что не будет процесса над Лавлейсом — это бы плохо отразилось на национальном престиже.
— И все–таки бригадир Радкинс поступил неэтично, застрелив Лавлейса, — заявил лидер оппозиции: он вспомнил, что еще ни разу в этот вечер не выступил с критикой.
— Мерзавец пытался бежать, — соврал бригадир, даже не покраснев.
— Не будем ссориться, — вмешался министр обороны. — Мы должны на коленях благодарить Бейтса — ведь он разоблачил змею, которую мы согрели у себя на груди.
— Внимание, внимание! — с энтузиазмом завопили адмиралы, генералы, министры, главы департаментов.
Министр иностранных дел поднялся со своего места и повел хоровод, затянув: «Ведь он чудесный парень…»
Исполнилась заветная мечта Рональда — его провозгласили национальным героем, но Рональд при этом не испытал ничего, кроме глубокого отвращения. Покраснев от ярости, он вскочил.
— Заткнитесь! — шепеляво крикнул он (на месте передних зубов у него зияла дыра). «И это знают все … И это знают…»
Пенье смолкло, и правители Британии недоуменно уставились на молодого человека.
Гнев рвался у Рональда из самой глубины души. Он отчаянно искал нужные слова, такие, что смогут предельно ясно выразить его бесконечное презрение к этим людям. Но нужные слова потонули в волне негодования, охватившей все его существо.
И он выбежал вон из высокого, обитого шелком зала и с силой захлопнул за собой дубовую дверь.